«Делай что говорят, и тебе даже на хлеб с икрой хватит»

Фото Евгения Васина с друзьями 1990-х годов. Джем — в центре в верхнем ряду, в шляпе. Фото: сайт «Криминальная Россия»

Почему жители Комсомольска-на-Амуре до сих пор вспоминают с любовью кровавого лидера ОПГ

Полина Виноградова

13 ноября, 2014 10:11

13 мин

10 ноября в Комсомольске-на-Амуре еще 15 лет назад было особым праздником. Когда вся страна отмечала День милиции, здесь с авиашоу и фейерверками праздновали день рождения Евгения Васина. Лидера ОПГ и некоронованного властителя целой империи, раскинувшейся на весь Дальний Восток. В течение 10 лет не мэры и губернаторы, а он был хозяином этих земель: держал под контролем весь бизнес и единолично решал, кому и как жить и умирать. В 2001 году власти вора в законе Васина — или Джема, Бати, Хозяина, как его еще называли — пришел конец. Получив седьмую по счету судимость, он умер в тюрьме.

Но жители Комсомольска до сих пор вспоминают, «как хорошо было при Джеме». На его могилу носят цветы, а в соцсетях создают группы его памяти. Почему город продолжает боготворить бандита и вымогателя и что Джем дал жителям такого, чего не дает сегодня легитимная власть, корреспонденту «Русской планеты» рассказали ученые из Комсомольска-на-Амуре.

Нельзя не любить

– Вот представьте: некий абстрактный человек в начале «лихих» 90-х оказывается в самом центре криминальной империи Дальнего Востока — в Комсомольске-на-Амуре. Для чистоты эксперимента допустим, что к этому моменту он уже окончил советскую школу, институт, сформировался как личность со своей системой ценностей, — рассказывает РП культуролог Даниил Щербицкий. — И вдруг мир вокруг радикально меняется. Наступает эпоха беспредела. Этот человек своими глазами видит грабежи, убийства. Возможно, теряет кого-то из друзей или близких. 10 лет терпит полный разгул беззакония. И вот, спустя еще 15 лет, сегодня, он вдруг заявляет: «Ах, как хорошо было при Джеме! Ах, какой это был человек!»

Когда я в первый раз услышал такое от очевидцев правления Васина, то решил, что это просто вывих психики. Но потом, к великому своему сожалению, обнаружил, что этим вывихом страдает добрая треть, если не половина, жителей Комсомольска-на-Амуре. Эти ностальгические вздохи слышишь регулярно, в самых неожиданных ситуациях, иногда от здравомыслящих с виду людей.

Я долго пытался понять, как может нормальный человек прожить 10 лет под диктатом бандита и искренне его полюбить. Почти чудом вырваться из-под его власти — и потом об этом сожалеть. Но как-то однажды увидел документальный фильм с похорон Сталина, где его гроб был окружен толпами рыдающих людей, и наконец-то понял, что произошло.

Представим другого человека, который живет в сталинские времена. Он видит невинных людей, ежедневно отправляющихся на смерть и в лагеря. Понимает, что ему нагло врут каждый день, называя черное белым и наоборот. У этого человека остается два варианта. Первый: всей душой возненавидеть виновного в происходящем. Но ненависть — очень разрушающее чувство, жить с ним тяжело, почти невыносимо.

И тогда человек выбирает другой вариант: закрыть на все глаза и искренне полюбить того, кто решает его судьбу. Полюбить слепо, преданно, не размышляя, потому что здравых размышлений такая любовь как раз и не выдержит. Вопреки рассудку полюбить. И потом рыдать на похоронах Сталина, уничтожившего его родных, близких, его страну. Выть в голос, потому что ушел Хозяин. Мне кажется, это некая более глобальная разновидность синдрома парадоксальной любви заложников к захватившим их террористам, с остаточными проявлениями которой мы сталкиваемся, когда слышим «охи» и «ахи» сталинистов или когда комсомольчане вздыхают о Джеме. Это социальный вариант стокгольмского синдрома.

Кстати, показательно, что Джем, как и Сталин, очень любил, чтобы его называли Хозяином. Он этот механизм инстинктивно чувствовал и пользовался им.

Все это объясняет любовь к Джему людей, которые уже были взрослыми, когда к власти пришел криминал. У подростков же, выросших под рукой Хозяина, выбора — любить его или не любить — просто не было. Им его не оставил сам же Батя, который, как и Сталин, организовал тщательно продуманную систему воспитания подрастающего поколения. У Гитлера был гитлерюгенд, у Сталина — пионеры, а у Джема — воспитанники воровских школ. На острове Малайкин (близ Комсомольска-на-Амуре — Примеч. РП.), который стал называться «островом Джема», действовали лагеря для подростков, где обучались будущие «лейтенанты» воровской армии. Сошку помельче воспитывали в детских спортивных лагерях «Спарта» и «РОСС». В каждой школе были «смотрящие», чей авторитет был непререкаем.

Даже тогдашний мэр города Владимир Михалев вынужден был публично констатировать, что директора уже давно не обладают властью в своих школах, а неформальные лидеры пользуются авторитетом и влиянием, не меньшим, а в некоторых случаях даже большим, чем зрелые педагоги. На выходе получались созданные по образу и подобию Джема кадры, впитавшие его систему ценностей. Они считали нормальным все, что происходило вокруг, потому что ничего другого и не видели.

Нельзя забывать и генеалогию Комсомольска-на-Амуре. Этот город строился заключенными, которые принесли с собой свои «понятия». Часть из них здесь же оседала, передавая воровские представления о жизни детям и внукам. Это не просто создало благодатную среду, на которой, как только центральная власть ослабла, пышным цветом расцвел Джем, а помогло ему установить свою мораль. Ценности в семьях с криминальными корнями были почти такими же. «Не верь, не бойся, не проси» и прочую воровскую чушь комсомольчане слышали с детства, еще до появления Джема. Воровским понятиям противостояла лишь официальная идеология.

Как только рухнула советская власть, а вместе с ней — и моральный кодекс строителя коммунизма, опустевшее пространство тут же заполнилось. Тем, что было под рукой: воровскими понятиями, поддержанными семейными традициями и власть предержащими бандитами.

Любовь большинства жителей Комсомольска-на-Амуре, у одних — защитная, у других — воспитанная с младых ногтей, создала миф, не полюбить который было сложно. Из бандита и уголовника вор в законе Джем превратился в Хозяина, Батю, строгого, но справедливого. Который всех рассудит. Строго накажет виноватых и защитит сирых и убогих. Поменяет старушкам белье в доме престарелых. Накормит стариков в доме инвалидов. Даст денег обворованной вдове. Отправит бедную студентку учиться. А сам — такой простой, близкий. Ходит с тросточкой, прихрамывает. Всех помнит и о каждом все знает. Да и имя у него сладкое, пришедшее из детства — Джем. Ну как такого не любить?

«По-государственному»

– Я категорически не согласен, что народную любовь к Джему можно объяснить исключительно стокгольмским синдромом или бандитской системой воспитания «по понятиям». Мне это объяснение кажется слишком простым, — возражает историк Владимир Панченко. — Полагаю, у жителей Комсомольска-на-Амуре было достаточно объективных причин, чтобы полюбить Джема.

Прежде всего, давайте вспомним, что происходило в стране в 90-е годы. Государство фактически перестало выполнять свои функции регулятора общественной жизни. Одновременно с этим граждане остались без какой-либо защиты со стороны правоохранительных органов. Начался «дикий Запад» в худшем смысле этой мифологемы. Все стало решаться по праву сильного. Можешь отнять у одинокого пенсионера квартиру? Вперед. Можешь ограбить соседа? Да пожалуйста! Все дозволено, границ нет.

В этой ситуации ОПГ «Общак» во главе с Евгением Васиным взяла в руки вожжи, которые выронило государство. Бандитское сообщество установило свои правила. Да, жесткие. Да, основанные на воровских законах. Зато действующие, в отличие от декларируемых государством, и по-своему справедливые. А главное — понятные. Хочешь остаться цел, не бояться за себя и своих близких — делай, что говорят, выполняй приказы, и все у тебя будет нормально, даже на хлеб с толстым слоем икры хватит.

Нужно еще учитывать, что советский человек был изначально ориентирован на следование установленным правилам. Его жизнь была расписана от рождения до могилы. Было заранее известно, сколько он будет зарабатывать, когда вступит в партию, через сколько лет скопит на телевизор, а когда даже сможет съездить в отпуск в Болгарию. Конечно, при условии хорошего поведения и следования правилам.

И вдруг с перестройкой людям дали полную свободу. Хочешь — наживай миллиарды, а хочешь — с голоду помирай. Кто был морально готов этой свободой воспользоваться? Единицы. Остальные были полностью дезориентированы. И когда пришли бандиты и сказали: «Жить будем так-то и так-то», — многие комсомольчане почувствовали облегчение. Все снова встало на свои места. Опять появились четкие правила, и стало понятно, как жить.

В пользу империи Джема играли и сравнения. Приезжие из других городов рассказывали ужасы: как там у них режут, стреляют, убивают. А в Комсомольске в 90-е годы можно было спокойно пройти по улице ночью. Не страшно было ребенка одного отпустить: никто бы его не тронул. Правда, после пожара в «Чародейке» (поджог кафе «Чародейка» связывают с тем, что его хозяин не хотел платить «дань» ОПГ Евгения Васина — Примеч. РП.) все изменилось, но это уже отдельный разговор. По поделенному на кварталы городу регулярно курсировали патрули-«бригады», вылавливавшие «беспредельщиков» и «чертей». Джем похвалялся: «Это мой край, и я хочу, чтобы у меня здесь был порядок». Говорил — и делал. Без позволения Хозяина, как он сам не раз подчеркивал, даже мухи не летали.

Новый воровской порядок существенно выигрывал даже в сравнении с недавно рухнувшим советским как минимум по одному критерию. Партия КПСС десятилетиями говорила одно, а делала другое. Скепсис к официальным заявлениям накопился колоссальный. А в «дальневосточном Палермо», как называл Комсомольск-на-Амуре Хозяин, и он сам, и его «смотрящие» слово держали. Сказали, что убьют — значит, так и будет. Обещали, что не тронут — волос с головы не упадет. Детям запретили ругаться матом, и каждый знал, что за любое грубое слово придется «отвечать». Решил Джем, что наркотиков в Комсомольске не будет — вуаля, город для наркокурьеров закрыт, как и для неформалов, хиппи, панков. Слова с делом не расходились. Это многим невольно импонировало, особенно по контрасту с годами советской власти.

К тому же, воровские понятия, по которым начал жить Комсомольск-на-Амуре, во многом соответствовали очень упрощенному, грубому представлению о справедливости, о морали. Нельзя обижать сирот, вдов, стариков, им нужно помогать. Можно грабить богатых. А можно и не грабить, но тогда они должны делиться с народом своими доходами. Все добытые деньги должны поступать в общую казну, «общак», и уже оттуда распределяться по заслугам и труду.

В этой воровской системе действовала пусть своеобразная, но все же реальная система социальной поддержки, в чем государство своим гражданам тогда отказало. Были даже общественные приемные (кстати, с обязательным российским флагом у входа), куда можно было прийти со своими бедами и получить реальную помощь. Действовал специальный благотворительный фонд «Сострадание». «Жизнь по понятиям» оказалась справедливее, чем безграничная свобода, обернувшаяся вседозволенностью.

Представьте, что у вас сегодня украли машину. Что будете делать? Напишете заявление в полицию. Шансы, что ее найдут, честно признаться, невысоки. А в 90-е можно было пойти на поклон к «Общаку», и процентов за 30 от стоимости угнанную машину вернули бы через день. Если сейчас в ваш автомобиль врежется лихач без страховки, то вам остается одно: судиться. И надеяться, что расходы на адвокатов оправдают себя. Через пару лет вы вернете потраченные деньги и возместите ущерб. Конечно, если судебные приставы смогут добиться его выплаты. А при Джеме никому и в голову не пришло бы судиться. Все вопросы решались за пару дней. Дорого, иногда через кровь, но решались. Многих это устраивало.

Кстати, до крови доходило не так часто, как можно было бы подумать. Джем гордился тем, что предпочитал вести дела «по справедливости», «цивилизованным путем». На «стрелках» стреляли редко. Чаще разговаривали и в итоге договаривались.

Бандитская империя, кстати, имитировала государство не только четкими законами и моралью, но и ведением строгого учета и контроля. Данные «переписи» жителей Комсомольска-на-Амуре были сведены в единую базу с адресами, телефонами и паспортными данными. Даже каждый автомобиль был учтен. А социальные роли между «гражданами» строго распределялись. Одни стали «ответственными» по районам и кварталам, другим достались роли «смотрящих», третьим — «мужиков» или «пацанов». «Налоги» в «Общак» тоже собирались планово, по-государственному, в строгом соответствии с занимаемым в социальной иерархии положением. На нарушения справедливости при «сборе налогов» можно было пожаловаться на «базу» — и незаконно взятое возвращали.

У бандитского государства был даже такой атрибут, как собственный гимн — лирическая песня «Комсомольск-на-Амуре» в исполнении Натальи Штурм. Ее до сих пор любят петь горожане, ностальгически вздыхая на словах про «Женьку и Сашку» — Евгения Васина и его лучшего друга.

Когда эта империя пала, за всю эту иллюзию порядка, комфорта, безопасности пришлось заплатить, и дороже всего — простым комсомольчанам. Адаптироваться к жизни не по понятиям, а по закону им оказалось сложнее, чем жителям других регионов, хотя бы просто потому, что для Комсомольска-на-Амуре тоталитарная эпоха закончилась на 10 с лишним лет позже. «Спасибо» Джему.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе